Проблема структуризации в гуманитарной науке (по представлениям Ю.П.Холюшкина)

Классическая научная парадигма до сих пор имеет отчётливо аналитический характер. Склонность к анализу, как визитная карточка науки, сохраняется в нашем подсознании, несмотря на все трансформации с картиной мира. Анализ (греч. analysis – разложение) стал синонимом научного исследования вообще. Элементарным орудием анализа является дихотомия, расщепление на две части. В результате появляются бинарные оппозиции, диады [Леви-Строс, 1983; Клейн, 2001: с. 44]. По этой же схеме сформировались и философские оппозиции типа необходимость-случайность, субъект-объект, материализм-идеализм, выросли проблемы двух лагерей, двух культур, двух идеологий, … [Баранцев, 2000а; 2000б], Такие пары являются простейшим примером классификационных групп.
Начало современному этапу исследований проблем систематизации в гуманитарных науках было положено возникновением фонологии в лингвистике. Именно фонология обнаружила конкретные фонологические системы в языке, выявила их структуру и проявила стремление к открытию общих законов, либо найденных индуктивным путем, либо выведенных логически. Таким образом, в одной из гуманитарных наук удалось выявить отношения, имеющие, по словам крупнейшего представителя фонологии Н. Трубецкого, всеобъемлющий и абсолютный характер [Леви-Строс, 1983: c. 35]. Событие такого масштаба должно было заставить представителей смежных гуманитарных дисциплин проверить вытекающие из этого последствия и возможности распространения на факты иного порядка. При этом, конечно же, возникла опасность пойти по ложному пути, который заключался в формальном употреблении и механическом переносе терминов из лингвистики (фонем, морфем) в смежные науки. Примером такого переноса терминов из лингвистики в археологию могут служить работы Д. Хаймса [1970] и Д. Дитца [1967]. Теоретическое обоснование такого переноса Д. Хаймс выводил из общности основных посылок обеих дисциплин, а Д. Дитц считал язык и производственную деятельность человека явлениями одной природы, сводимой к моторной активности человека.
Эти методические посылки, направленные на признание различных форм социальной жизни в качестве систем поведения, и являющиеся некой проекцией на плоскость сознательного и обобществленного мышления, требуют проведения глубоких исследований, поддающихся экспериментальной проверке.
Отсюда требование создания некоего всеобщего кода, способного выразить общие свойства, присущие каждой из специфических структур, соответствующих отдельным областям [Леви-Строс, 1983: с. 59]. При достижении указанной цели исследователи, по мнению К. Леви-Строса, окажутся в состоянии выяснить, удалось ли наиболее полно постичь природу этих структур, а также определить, состоят ли они из реалий одного типа. Как считал К. Леви-Строс, многие семиотические проблемы могли быть решены современными вычислительными машинами. «С их помощью можно было бы получить нечто, вроде периодической системы элементов, которой современная химия обязана Менделееву. Тогда нам осталось бы только разместить исследованные языки, непосредственное исследование которых еще недостаточно для того, чтобы познать их теоретически, и даже найти место для языков исчезнувших, будущих и просто предполагаемых» [Леви-Строс, 1983: с. 55].
Таким образом, в указанной цитате, К. Леви-Строс близко подошел к пониманию основных свойств, служащих критериями системных классификаций, разработанных в 1985 г [Гражданников, 1985].
Первый критерий — упорядоченность (ранжированность) всех объектов по определенному критерию (критерий упорядочения). В периодической системе элементов Д. И. Менделеева критерий упорядочения — атомная масса; в системе общественно-экономических формаций — время, соответствующее уровню развития производительных сил; у К. Леви-Строса — некий всеобщий код, способный выразить общие свойства, присущие каждой из специфических структур.
Второй критерий — периодичность классификации, т.е. тот научный закон, который лежит в основе системной классификации. Периодическая система элементов Д. И. Менделеева основана на периодическом законе; марксистская периодизация — на законе смены общественно-экономических формаций; у К. Леви-Строса – проекции универсальных законов, регулирующих бессознательную структуру разума, на уровень сознания и социализованной мысли.
Третий критерий — структурированность (критерий структурированности). В периодической системе — это таблица элементов, расположенных по возрастанию атомного веса; у К. Леви-Строса — структура разума, состоящая из бинарных оппозиций. Выявив эту бессознательную структуру человеческого разума путем раскрытия структуры мифов, он, по его мнению, раскрыл и структуру мира, который «за тысячи, миллионы, миллиарды лет не делал ничего другого, кроме того, что соответствует обширной мифологической системе» [цит. по Бутинов, 1983: с. 426]. В стремлении описывать структуру этнографических явлений, в терминах диалектических противопоставлений, можно увидеть некоторое влияние К. Маркса и Гегеля на К. Леви-Строса.
Четвертый критерий — теоретическая обоснованность построений. У К. Леви-Строса она видится в окончательном оформлении структурной антропологии. Заслуга К. Леви-Строса заключается и в том, что он одним из первых пришел к выводу о необходимости применения к анализу структуры мифа многомерных классификаций. При этом он подчеркивал, что «продолжая сравнение вариантов (мифов), мы должны будем пользоваться столь многомерными схемами, что интуитивное представление о них станет невозможным и потребуются новые методические и инструментальные вычислительные средства. А в настоящее время вся путаница и отсутствие содержательных выводов в изучении мифологии происходит оттого, что исследователи не умеют пользоваться многомерными системами отсчета» [Леви-Строс, 1983: с. 196].
И, наконец, следует упомянуть еще одно условие для построения системной классификации — это уровень ее универсальности, т.е. возможности ее применения к достаточно широкому классу понятий. С этим требованием смыкается одно из сформулированных К. Леви-Стросом условий построения модели структуры, а именно, такая модель должна быть построена таким образом, чтобы ее применение охватывало все наблюдаемые явления [Леви-Строс, 1983: с. 247]. Об универсальности бинарных (двоичных) противопоставлений в практике этнографических и культурно-исторических работ свидетельствует их довольно частая встречаемость, например, в упоминаемых Вяч. Вс. Ивановым, описаний сибирских шаманских бубнов; в древнекитайской картине мира и др. [Иванов, 1983: с. 419]. Утверждению представлений об универсальности дихотомических классификаций, основанных на четверичном и восьмиричном принципах способствовали также работы Лича, Нидэма, Бейдельмана, Эванса-Притчарда, посвященные исследованиям систем религии и родства, символики латеральности и оппозиции правого и левого.
В ходе этих и других исследований было установлено, что бинарная оппозиция — это способ установления двух символических средств, чьи явные противоположные качества или количества предполагают, в понятиях ассоциативных правил культуры семантическую оппозицию [Тэрнер, 1983: с. 36]. Так, В. Тэрнером было выделено ряд типов бинарных оппозиций. Среди них для нас представляют интерес следующие типы:
а) бинарная оппозиция иногда может возникнуть между комплексами символических средств, каждый из которых содержит систему доминантных и второстепенных символов; один из них может быть активным, а другой — пассивным (критерии определяющего влияния и мощности объема понятий) [Гражданников, Холюшкин, 1990: с. 15];
б) один из членов диады может мыслиться как производный от другого (критерии порядка следования и родовой) [Гражданников, Холюшкин, 1990: с. 15-16];
в) они могут быть похожими или непохожими, но равными по ценности (случай нестандартного классификационного фрагмента, когда элементы диады могут не различаться по критериям аналитичности — синтетичности; первичности — вторичности; частности—общности).
В результате таких исследований может сложиться впечатление, что бинарность – понятие не только гносеологическое, но и онтологическое.
Наиболее отчетливо свое отрицательное отношение к бинаризму выражают представители синергетики, считающие, что бинарные оппозиции структурно не дают ничего нового, поскольку при таких построениях мы остаемся в том же одномерном мире, который задается двумя точками. Говоря математически, с помощью бинарных оппозиций мы строим лишь линейное отношение двух величин, но не можем дать ответа, так как не имеем критерия оптимальности, пока не введем его из дополнительных соображений. Чтобы решить ее нужно выйти в дополнительное измерение, вырваться из бинарной схемы. Итак, диада, или бинарная оппозиция, есть элементарная структура анализа. Синтеза с ней не построить. Для синтеза требуется более емкая структура [Баранцев, 2000а; 2000б].
При этом, выходя за рамки бинарной схемы, необходимо помнить, что небинарную схему следует рассматривать не из отдельных ее составляющих, а как пространство отношений между составляющими узлами. Т.е. нельзя полностью описать всю многомерную систему перебором всех характерных диад [Баранцев, 2000а; 2000б].
По мнению Р.Г.Баранцева, бинарная схема, будучи одномерной, порождает тем самым линейное представление о связях и сакраментальную постановку вопроса о том, что же первично: бытие или сознание, вещество или поле, яйцо или курица. Но что объединяет противоположности в одну сущность? Каков механизм разрешения противоречий? Для ответа на эти вопросы требуется более сложная структура, содержащая дополнительные элементы и связи. В качестве такой структуры ему видятся «тернарные структуры», представляющие совокупность из трех элементов, каким-то образом связанных между собой. [Баранцев, 2000а; 2000б]. В зависимости от вида связи им различаются следующие типы триад:
– Линейные (одномерные), когда все элементы располагаются на одной оси в семантическом пространстве. Например, 1-10-100, левые-центр-правые. Структурно они не богаче, чем диады.
– Переходные (гегелевские), характеризуемые известной формулой «тезис – антитезис — синтез». Они лишь провозглашают противоречия, не раскрывая его движущей структуры.
– Системные (целостные), единство которых создается тремя элементами одного уровня, каждый из которых может служить мерой совмещения двух других. Все три потенциально равноправны. Особого внимания заслуживает общее семантическое свойство всех системных триад, сложившихся в самых разных культурных традициях.
В поисках синтеза многие авторы (М.Н.Эпштейн, Жиль Делёз, Ф.И.Гиренок и др.), [Баранцев, 2000в], переходя к троичным моделям, работают с линейными триадами. Стереотип одномерности в них оказался сильнее бинаризма [см. Поддубный, 2000: с. 24-38]. Считая системную триаду простейшей структурной ячейкой синтеза, Р.Г.Баранцев указывает на необходимость видеть смысловое содержание формальных построений. [Баранцев, 1989].
Конечно же, дихотомические классификации не могли исчерпать всех видов первобытных форм классификаций. Да и сам К. Леви-Строс обнаружил, что у многих племен наблюдается кажущееся противоречие в описании структуры поселения. В случае с племенем бороро в Бразилии, члены одной половины племени описывали ее как радиальную, разделенную пополам между половинами. Члены другой половины описывали ее как концентрическую. По их словам, жилища одной половины вписаны в круг жилищ другой половины. Это дало К. Леви-Стросу основания для построения четкой формальной модели. Оказалось, что одна из половин, в свою очередь, делится на две половины. Поэтому вся система может описываться и как двоичная — радиальная, и как троичная — концентрическая. Два описания не противоречат друг другу, а являются дополнительными и даже переходящими, согласно их толкованию, друг в друга [Леви-Строс, 1983: с. 128 – 133].
Кроме того, В. Тэрнеру в ходе изысканий в области ритуальной символики ндембу также пришлось убедиться в том, что практически любую форму дуализма следует рассматривать как часть более широкой, трехчленной классификации [Тэрнер, 1983: с. 71]. Рассматривая цветовую триаду «белое-красное-черное» в качестве архетипа человека в процессе переживания наслаждения и боли, В. Тэрнер приходит к выводу, что «восприятие этих цветов и осознание триадных и диадных отношений в космосе и обществе, непосредственное или метафорическое, является производным этого изначального психофизиологического опыта… Для зачатия требуется двое, и двое участвуют также в акте кормления, в борьбе и убийстве (Каин и Авель), а в формировании семьи уже участвуют трое. Множества накладывающихся друг на друга классификаций, образующих системы идеологии, которые контролируют социальные отношения, суть уже производные от этих изначальных двоих и троих, очищенные от их первоначального эмоционального фона» [Тэрнер, 1983: с. 102-103]. Таким образом, триада, по В.Тэрнеру, «это сокращенное или концентрированное обозначения больших областей психобиологического опыта, затрагивающих как разум, так и все органы чувств, и связанных с первичными групповыми отношениями. Лишь в результате последующего абстрагирования от этих конфигураций возникают другие виды используемой человеком социальной классификации» [Тэрнер, 1983: с. 103]. Так, Тэрнером, было установлено, что в некоторых «типах ритуальных комплексов могут применяться и другие типы классификации… Не существует единой иерархии классификаций, которую можно было бы рассматривать как охватывающую все типы ситуаций. Скорее существуют различные уровни классификаций, которые пересекаются друг с другом и в которых составные бинарные пары (или триадные рубрики) вступают лишь во временные связи…» [Тэрнер, 1983: с. 133-134]. Из этого следует заключение, что указанные простые структуры при всей своей универсальности не исчерпывают всех структур, присущих первобытным формам классификации.
Для нас в приведенной цитате интерес представляет вывод Тэрнера о существовании различных уровней классификаций, пересекающихся друг с другом и наличии, пусть временных, связей составных бинарных пар и или триадных рубрикаций. Здесь, пусть интуитивно, Тэрнер подошел к проблеме не только горизонтальных внутригрупповых (диадных и триадных) связей, но и вертикальных межуровневых связей, как между диадными и триадными группами, так и между отдельными понятиями разных уровней.
Подтверждением существования иных структур могут служить, обнаруженные исследователями палеолитического искусства, общие закономерности в «синтаксисе штрихов» геометрического орнамента [Фролов, 1974: с. 30]. Указанные закономерности можно свести к следующим утверждениям [Фролов, 1974: с. 93-94]:
Люди позднего палеолита в графике четко различали определенные количества одинаковых элементов и особенно часто подчеркивали некоторые количества.
Различные локальные группировки палеолитического населения использовали разные способы операций с количествами, кратными 2, 3, 5, 7.
При таком локальном своеобразии вариантов определенно выступает устойчивость в повторении группировок, кратных 5 и 7.
Во многих случаях в сложных орнаментах, на фигурках женщин, в наскальных изображениях количественные сочетания кратные 5 и 7, явно не были конечной, главной целью, но использовались как одно из средств более сложного содержания.
А.П. Окладников, трактуя первые на Земле, орнаментальные композиции из Ля Ферраси, как решающий шаг к логике абстрактных представлений, писал следующее: «Их создатель сумел преодолеть инерцию старой косности ума и хаоса ассоциаций. Он навел порядок в бурном хаосе впечатлений. Отобрал в нем то, что для него было существенно важно и выразил это существенное в абстрактной форме симметрично расположенных геометрических линий. Ясное, взамен неясного и расплывчатого, порядок вместо беспорядка, логика на смену туманным ощущениям и проблескам — таков объективный смысл этого древнейшего образца орнамента» [Окладников, 1967: с. 101].
Как было установлено К. Леви-Стросом, индонезийские дуальные структуры, также сосуществуют со структурами, образованными из нечетного числа элементов: чаще из трех, но также из пяти, семи и девяти [Леви-Строс, 1983: с. 125].
Мы остановили внимание на указанных выше работах авторов, направление деятельности которых в области систематизации мы продолжаем, потому, что в них особенно отчетливо проявилась тенденция установить те общечеловеческие черты, которые оказались общими для первобытной научной классификации явлений природы, общества и современной науки. Их заслуги состоят не только в том, что они для рассмотрения данного круга классификаций обратились к бессознательным структурам, рассматриваемым посредством психоанализа З. Фрейда; к бессознательному характеру языковых явлений, открытым Бодуэном де Куртене, но и в установлении того, что они поддаются анализу научной мысли. Важным представляется и вывод К. Леви-Строса о том, что логика мифологического мышления так же неумолима, как и логика позитивная (научная) и, в сущности, мало чем от нее отличается. Разница не столько в качестве логических операций, сколько в самой природе явлений, подвергаемых логическому анализу… железный топор не потому лучше каменного, что он «лучше сделан». Сделаны оба одинаково хорошо, но железо — не то, что камень. Может быть, в один прекрасный день мы поймем, что в мифологическом мышлении работает та же логика, что и в мышлении научном, и человек всегда мыслил одинаково хорошо [Леви-Строс, 1983: c. 206-207].
Таким образом, К. Леви-Строс и В. Тэрнер вплотную подошли к теоретическому решению задачи построения периодической системной классификации понятий. Они смогли уловить ряд системообразующих правил их построения и нарисовать достаточно убедительную картину взаимосвязей и взаимопереходов диадных и триадных структур, служащую действенным методологическим орудием познания. Однако создание всеобщей системы понятий и обеспечение единства разнообразных структур в рамках этой системы оказалось для них непосильной задачей.
Как отметил в свое время Ф.Плог, единственной классификацией, которая в конечном итоге оказалась полезной, является периодическая система элементов Менделеева, поскольку она «используется не потому, что физики и химики по договоренности решили использовать ее. Она используется потому, что она работает. Она предложила новое понимание структуры элементов, причин их поведения по отношению друг к другу и предсказания, что еще не открытые элементы могут и должны быть обнаружены» [Plog, 1973: p. 653]. Другим не менее известным примером естественных или системных классификаций является марксистская периодизация истории по общественно-экономическим формациям. Признаки этих двух систем могут служить критериями системности классификации археологических понятий, а те трудности, которые испытывали и продолжают испытывать археологи в своих построениях, говорят лишь о том, что нерешенными остаются некоторые принципиальные методологические вопросы, возникающие в связи с необходимостью перехода к системному мышлению и моделированию.
Список рекомендуемой литературы
Баранцев Р.Г. Тупиковость одномерного воображения // Социальное воображение. СПб, 2000, с.98-101.
Леви–Строс К. Структурная антропология. – М., 1983.
Моисеев Н.Н. Современный рационализм. М., 1995, 376 с.
Тэрнер В. Символ и ритуал. – М., 1983: 277 С..
Холюшкин Ю.П. Об истоках системных классификаций в археологическом науковедении // Проблемы археологии, этнографии и антропологии Сибири и сопредельных территорий. Т. 4. – Новосибирск: ИАЭТ СО РАН, 1998, с. 508–511.
Холюшкин Ю.П. К вопросу о нумерологическом обосновании естественности построения классификационных фрагментов // Информационные технологии в гуманитарных исследованиях. Вып. 2. – Новосибирск: НГУ, 2000б, с. 15–18.
Plog F.T. Laws, systems of law and the explanation of observed variation. // The explanation of culture change: Models in prehistory. — L., 1973: p. 649 -661.
Ю.П.Холюшкин